Сегодня зрители знают Алексея Гуськова не только, как популярного киноактера, но и как одного из ведущих артистов Театра Вахтангова. Однако в интервью «Театралу» он рассказал, что его отношения с любым театром всегда выстраиваются сложно. И нет здесь каких-то сторонних причин. Все дело, утверждает актер, в его собственном характере.

​

– Алексей, вы успели поработать в нескольких московских театрах, но ни в одном из них не задерживались больше трех лет. Почему так?

– Здесь целый ряд причин. Одна из них в том, что театр – этакое плановое хозяйство, которое выпускает лишь две-три премьеры в год (я говорю про основную сцену), а труппа в среднем 70 человек. И ты стоишь в какой-то очереди, чего-то ждешь. Артист зависимая профессия, это общеизвестно. Мы зависим и от литературного материала, и от режиссуры. А ты – работник, исполнитель и должен трудиться ежедневно. В молодости я мог ждать по полтора года роли, но если в итоге так ничего и не получал, то шел в другой театр, потому что не было повода продолжать дальнейшее сотрудничество. А когда ты приходишь в другое место, ты обязательно что-то играешь поначалу. Тебя или вводят, или предлагают роль в премьерном спектакле. А потом опять начинается рутина…

Но сейчас у меня изменился взгляд на жизнь, и есть предложения в кино, телевизионные проекты мне очень интересны… Так что театр – это лишь часть моей жизни… 

– В Театре Вахтангова никто не предлагал вам главную роль, однако вы оказались здесь…

– То, что я оказался в Театре Вахтангова – типичное стечение обстоятельств. И, в первую очередь, я признателен за это своей жене (актриса Театра Вахтангова Лидия Вележева. – «Т»). Потому что когда они с Владимиром  Владимировичем Ивановым обсуждали его постановку «Люди как люди» по пьесе Горького «Зыковы», Лида предложила мою кандидатуру. А я в то время был в свободном полете и думал, что уже, к счастью, завершил свою театральную карьеру. Но при этом с завистью смотрел, как Лида играет в «Маскараде» в постановке Туминаса, видел великолепный спектакль «Дядя Ваня». И вообще с огромным удовольствием ходил в Театр Вахтангова. Поэтому мгновенно откликнулся на предложение Иванова. Тем более что моим дипломным спектаклем был «На дне» в постановке Евгения Евстигнеева и с тех пор (это был 1983 год) с Горьким я больше не сталкивался.

Тут, конечно, я вспомнил все уроки мастера. И с огромным удовольствием сыграл и продолжаю играть в спектакле Иванова.

– В Театре Вахтангова вы играете еще и в спектакле Римаса Туминаса «Улыбнись нам, Господи». В эту постановку вас пригласил режиссер или вы сами предложили свою кандидатуру?

– Для меня невозможно – предлагать себя. На тот момент я уже работал в театре на договоре, и сыграл у Иванова второй спектакль – «Обычное дело» по пьесе Рэя Куни, где моей партнершей была Маша Аронова. И уже после двух лет работы и двух постановок ко мне подошел Римас Туминас и предложили роль в его спектакле. Правда, для этого мне предстояло войти в состав труппы. Но я, памятуя свой печальный опыт работы в других театрах, еще пару лет не подписывал договор.

– Ваши коллеги говорят,  что репетиции с Римасом – ни на что не похожий процесс: с одной стороны, он очень сложный, с другой – увлекательный. А как вы его оцениваете?

– Трудный вопрос. Репетиции проходят поначалу  непривычно, потому что у Туминаса есть «свой театр», и в этом театре Туминаса своя система координат и понять ее сразу не очень удается. «Автономное существование на сцене», «автор впереди тебя» и прочее… Такая вот терминология. Но когда поймешь, тебе становится невероятно легко. Он  как будто счищает с тебя привычное, освобождает от наработанного годами опыта на сцене. С другой стороны, никогда не оголяет артиста, прикрывает его режиссурой. Конечно, его театр абсолютно режиссерский, что, впрочем, и должно быть в настоящем театре. Потому что театр без лидера, без режиссера – это не театр, а  хаотичное сборище талантов и просто способных людей, кладбище погибших самолюбий…

​

– Справедливости ради надо отметить, что Театр Вахтангова это все-таки, в первую очередь, «сборище талантов»…

– Я считаю и говорю об этом спокойно и легко, что на данный момент в Театре Вахтангова блестящая труппа всех поколений, и я с уважением отношусь ко всем своим коллегам по труппе. Мы все в той или иной мере талантливые или способные люди, однако звезда в театре сегодня одна – это Римас Туминас.

Театр как таковой очень изменился с периода моего обучения в Школе-студии МХАТ, и особенно меняется последние годы. И мне многое просто неинтересно смотреть, я не воспринимаю эти назойливые, крикливые формы современного искусства. Может быть, я даже в чем-то ретроград, хотя мне не нравится это слово. Но сегодня тьма постановок, про которые могу сказать: «Это не мое, это не мой театр». Это не значит, что плохо, просто мне безразлично эмоционально. А в театр я лично прихожу за эмоцией, а не за игрой ума. Чтобы завершить эту тему – я не знаю «как надо», но точно знаю, как мне «не надо»!

​

– Кстати, а вам, человеку с закалкой Школы-студии МХАТ, комфортно было переходить в труппу, почти целиком состоящую из выпускников Щукинского училища?

– Вы знаете, я глубоко убежден, что где бы ты ни работал, все зависит от тебя самого. Еще Товстоногов сказал: «Хороший артист играет хорошо, средний средне, а плохой плохо». Вот и всё.
Поначалу моим коллегам действительно было сложновато со мной, а мне с ними, но довольно скоро мы притерлись и не думаю, что сейчас кому-то некомфортно со мной работать. В спектакле «Улыбнись нам, Господи» вообще содружество театральных школ – Витя Сухоруков заканчивал ГИТИС, я Школу-студию, а Володя Симонов и Витя Добронравов Щукинское училище. Мы все объединены общей идеей спектакля, все работаем в одной, заданной режиссером системе координат…  

– Можете сказать, что это ваш театр?

– Нет… Мне при любом удобном случае напоминают, что я «пришлый»… И по целому ряду причин: я не бегал здесь в сказках, не играл зайчиков на Новый год, не выходил в массовках… В Вахтанговский пришел сформировавшимся актером, со всеми возможными званиями и наградами. Вроде ни у кого ничего не брал и дорогу не переходил, но театр есть театр. Говорю же – кладбище погибших самолюбий.

​

– Какой все-таки театр – ваш? 

– Интересный вопрос… Моя театральная судьба складывалась таким образом, что я все время как бы вскакивал в последний вагон уходящего поезда, а потом этот вагон еще и отцепляли. Так я попал на Малую Бронную, когда оттуда ушел Анатолий Эфрос. Впрыгнул в Театр Пушкина, когда его возглавлял Борис Морозов, а через два года Морозова слили. Немного работал в «Табакерке». С Художественным театром у меня не сложилось... Но я всегда надеялся на то, что однажды найду свой коллектив и своего режиссера.

Может быть верил, что еще появится в жизни режиссер с эдакой идеей… Я говорю о таких реформаторах театра, как Анатолий Эфрос и Ежи Гротовский, о московских спектаклях Анатолия Васильева или о «Мастерской Петра Фоменко», то есть когда у театра есть лидер со своей художественной программой, когда худрук взращивает талант своих актеров от постановки к постановке… Но думаю, что подобное уже в далеком прошлом…  

Сейчас все намного прозаичнее, логика супермаркета – торгуем, чем можем. Хороший режиссер тот, который дает тебе главные роли… Или идея замешана на скандале, собственном пиаре или так поданной теме, что хочется закрыть глаза и не смотреть… Больше ничего другого в сегодняшнем театре нет. 

​

– Видимо поэтому вы занимаетесь еще и продюсированием?

– Да. Мечтаю, придумываю и потом что-то из своих мечт реализовываю… Я артист темы, а не роли! Никогда не хотел сыграть какую-то конкретную роль или название. Часть моей жизни, которая помогает мне не упираться лбом в стену, во что-то одно, как театр или кино или телепроект, та часть жизни, без которой я бы превратился в соляной столб, как многие мои коллеги, проводящие всю свою жизнь в таком маленьком мирке, как театральная труппа.

На самый аншлаговый и талантливый спектакль за театральный сезон длиною в 10 месяцев придет 40 тыс. человек. И то если зал, как в Театре Вахтангова на тысячу мест, и если спектакль будет идти 4 раза в  месяц. А за неделю проката фильм посмотрят минимум 500 тыс. человек. А если это сериал, да еще и в прайм-тайм, – то уже все 20 млн человек за один вечер! И не видеть жестокую логику цифр, изображать из себя непризнанных всемирно неизвестных гениев, кто якобы чужд и далек наступившему новому информационному пространству, и продолжать представлять свой маленький маргинальный мирок целой вселенной, что и есть отдельно взятый  театр, как минимум, глупость. А сделать сериал от идеи до ее реализации, когда тебя посмотрят 20 млн. зрителей, или еще лучше – успешный фильм, настоящая большая радость!

– Знаю, что артисты народ суеверный, поэтому не спрашиваю, какой фильм у вас сейчас в работе…

– Дело не в суеверии. Просто конечный результат, получилась  работа или нет, неизвестен до премьеры. Хотя по сути и премьера ни о чем не расскажет объективно: радость, теплые слова друзей и злобствование недругов, комплиментарные статьи и разгромные критические умничанья. Объективность появится не раньше чем  через полгода. Обычный зритель проголосует полным или пустым залом, критики упомянут или забудут работу, как случившее событие или его отсутствие, и лишь тогда станет понятно, стоил ли твой труд чего-то большего, чем гонорар. Или деньги кончились, а позор остался…

И еще дело в такте, во внутреннем цензе… У Сергея Довлатова в воспоминаниях о Михаиле Барышникове: «На вопрос: «Как обстоят ваши творческие дела?» – Ответ: «Танцую понемногу».
Сейчас у меня в работе три телевизионных фильма разных бюджетов и на разных стадиях. Один в съемочном периоде, в двух других идет  работа над сценариями. И еще кинофильм в подготовительном периоде… Планов на три года вперед. Хотя сама жизнь всегда подтверждает поговорку: мы предполагаем, а Господь располагает. 

​

– А чем вы живете как киноартист? Какие-то премьеры с вашим участием порадовали вас? 

– Из недавно вышедшего – фильм «Находка», снятый по одноименной повести Владимира Тендрякова режиссером Виктором Дементом. Уже 5 призов за лучшую мужскую роль и много всяких номинаций, как в России так и за рубежом. А сколько у фильма наград – сбился считать. Значит, в фильме есть что-то помимо его бюджета.  

Совсем недавно в Италии вышел фильм «Исповедь» режиссера Роберто Андо. Политическая сатира с чрезвычайно сильным актерским составом, европейскими и мировыми звездами, такими как Тони Сервилло, Даниэль Отой, Конни Нильсен, Мориц Бляйбтрой.

Очень скоро выйдет «Идеал» Фредерика Бегбедера – экранизация его одноименного романа. Это мощное, умное, смешное, сатирическое высказывание автора о терроре гламура, об агрессивном навязывании фэшн-бизнесом идеалов единого стандарта красоты. Если форма вашего носа не позволяет вам появиться на обложке модного таблоида, кто сказал, что вы – неудачник? Кто сказал, что если вы не похожи на модель с лицом, не выражающим ни одной эмоции из-за уколов ботокса, вам необходима пластика или моделирование? Навязывание соответствия единому стандарту внешности – это уже не фэшн, это фашизм! Мое появление в фильме это мой актерский кувырок через себя, попытка радикальной смены имиджа, ухода от академичности в буффонаду. Мой персонаж, Саша – эдакий собирательный образ всех неуемных, страстных до безумия, печальных идеалистов, которые в поисках ежесекундной радости преступают все принятые нормы поведения, живут непонятной для чужих, непонимающих глаз, жизнью.  

– В итальянском фильме «Святой человек» вы сыграли Папу Иоанна Павла II. Роль, о которой актер может только мечтать…

– Об этой роли могу сказать, что она не отпускает меня до сих пор. Есть фильмы, которые проходят и ты забываешь о них вне зависимости, были ли они успешны или нет, а есть другие, которые сопровождают тебя в последующий годы.
К слову сказать, я никогда, ничего не пересматриваю из сделанного. Надо забыть. А если был еще и успех – забыть как можно скорее. Иначе будешь постоянно примеряться к прошлому и ничего нового сделать не сможешь. Любой новый сценарий будет казаться слабоватым, режиссер – дилетантом, партнеры – неудачниками. Нет… Забыть и работать дальше. Только время все расставит на свои места.

Предложение из Италии было неожиданным. Не буду рассказывать о своих долгих сомнениях, скажу только, что я мучительно искал повод, мотивацию своего участия в фильме о величайшем человеке второй половины ХХ столетия, реформаторе Католической церкви, духовном пастыре для почти полутора миллиарда людей во всем мире, разной культуры, но одной веры.

Я не понимал, с какой стороны подобраться к роли, пока не обманул себя и не стал читать сценарий, сказав себе, что фильм не о Папе Римском – Иоанне Павле II, а об обычном человеке, только облеченном огромной властью.
Эта власть для него – ответственность и обязанность перед теми, кто от его власти зависит. Тогда я смог сказать себе, как актеру, ищи поступки, ищи, какие сомнения, тревоги, радости могли бы волновать этого человека. Ищи его драму. И через этот характер я нашел человеческую драму, которой интересно поделиться и возможно даже самому что-то понять в жизни. В фильме есть сцена, когда Войтыла узнает о своем страшном диагнозе, болезни Паркинсона, и уезжает в горы побыть в одиночестве и решить, что делать дальше.

Он знает, что через несколько лет его тело станет для него тюрьмой, и он перестанет им владеть. Поэтому он должен решить, как жить дальше. Он может уйти сейчас, на вершине публичности, уже сделавшим так много и остаться в человеческой памяти улыбчивым, обаятельным человеком, а не скрючившимся уродливым созданием. Но Войтыла принимает решение остаться на своем месте и нести свою миссию до конца. Не поступок ли это?

А потом, уже готовясь к роли, когда я просматривал видеокадры частной, не публичной жизни Войтылы, закрытой для общего обозрения, так сказать, в быту, я вдруг обнаружил, что у него не было никакой разницы в поведении на публике и в поведении с приближенными людьми, наедине с самим собой. Совершенно никакой разницы! Вы представляете какой внутренней свободой обладал этот человек!

Вероятно, только поступая по совести и правде, ты и можешь достичь вот такой внутренней свободы. Я до сих пор размышляю об этом характере. Потому что нам всем случается стоять перед выбором – солгать или сказать что думаешь, решаем, как же поступить в той или иной ситуации, хотя, безусловно, знаем, что надо бы только по совести.  

Подобное отношение к себе и к жизни это труд, ежедневный труд и работа над самим собой. Фильм уже несколько раз показан по телевидению в Италии. В один из последних моих приездов итальянский таксист, везший меня из аэропорта в отель, попросил у меня селфи для своей мамы. Такие маленькие радости дня. И, если кто из моих коллег скажет вам, что ему неинтересно зрительское внимание и неважно мнение аудитории – он как минимум слукавит. Профессия предполагает публичность, и, соответственно – признание.