top of page

«НАШИ СТАРИКИ ПОКАЗАЛИ, КАКИЕ ОНИ ТИТАНЫ»

Постановка «Пристани» воспринимается не как традиционная акция к юбилею, а как заслуженная дань актёрам, посвятившим всю свою творческую жизнь одному театру — Вахтанговскому. Его нынешний художественный руководитель Римас Туминас лепит, по существу, мозаику из произведений Брехта, Бунина, Достоевского, Дюрренматта, Миллера, Пушкина, де Филиппо.

Разные по теме и стилю сцены Туминас с большим мастерством объединяет в единое целое. Каждый эпизод блистательно сыгран актёрами, чьё мастерство стало легендой: это Юлия Борисова, Людмила Максакова, Владимир Этуш, Юрий Яковлев, Василий Лановой, Вячеслав Шалевич, Галина Коновалова, Ирина Купченко. Легендарные вахтанговцы десятилетиями восхищали своим поразительным искусством. И на премьере они удивляли ошеломляющей энергией, проникновенным словом, блестящими сатирическими находками. Они были так же молоды, как прежде, будто и нет всех этих лет. Праздник, да и только.

Второй премьерой юбилейного сезона стала «Медея» Жана Ануя. И это была победа Юлии Рутберг, создавшей трагический образ большой силы. Почему этот миф о колхидской царевне, которая помогла Язону и его аргонавтам увезти золотое руно, интересен сегодня? Режиссёр спектакля Михаил Цитриняк, исполнители главных ролей Юлия Рутберг и Григорий Антипенко представляют героев двух миров — Запада и Востока, противостояние людей разного менталитета.

Язон готов отказаться от своего героического прошлого, он ищет покоя. А мятежная душа Медеи никогда на это не согласится. Два мира столкнулись в их поединке — мир мещанского благополучия и мир гордой, независимой личности, для которой честь и долг священны. Зрители легко улавливают прозрачный намёк на нынешнее общество с его необузданной тягой к развлечениям. Предательство Язона, оставляющего Медею ради беспечного существования, для неё немыслимо пережить, невозможно простить. Только смерть, уход из жизни вместе с детьми — единственный выход. Актриса вложила в этот образ весь свой темперамент, энергию, поразительную пластику, силу речи, от шёпота до крика. Её страстный монолог как электрический разряд летит в зал, захватывая зрителя своей энергией.

 

О «Медее», о работе в театре имени Вахтангова мы беседуем после премьеры с Юлией Рутберг:

— Римас Туминас, рассказывая в интервью нашему журналу о планах празднования 90-летия, помнится, не упоминал «Медею». Как возникла идея спектакля?

— В преддверии юбилейного сезона наш художественный руководитель обратился к коллективу со словами: «Я хочу разбудить в вас потребность в самостоятельном поиске пьес, режиссуры, потребность пробовать, экспериментировать, дерзать, ошибаться, творить, побеждать». Тогда у нас с режиссёром Михаилом Цитриняком возникла идея поставить «Медею». Мы пришли с этим предложением к Туминасу. «Начинайте с отрывка», — сказал он. Но мы для показа подготовили почти всю пьесу — играли час пятнадцать минут, тогда как весь спектакль идёт сегодня час тридцать. Наша работа вызвала интерес. Римас Владимирович после просмотра сказал, что мы можем работать дальше. Он не просто помогал нам, он нас прикрывал, хотя был
строг, какие-то вещи ему показались неверными. Но мы работали в абсолютном сотворчестве. Мы чувствуем безмерную благодарность за доверие и за огромное внимание, которое худрук уделял нам в то время, когда сам заканчивал труднейшую постановку «Пристани». Мы в конце концов пришли к общему знаменателю, как ни трудно нам было взять эту высокую планку в трагедии.

— «Медею» вы сыграли к 90-летию театра. Что для вас эта дата?

— Мы делали свой спектакль не к дате. Что значит дата? Это какой-то советский подход к датам. Празднование юбилея театра, к счастью, не стало традиционным концертом с чтением бесконечных адресовс худшими или лучшими шутками. Вся труппа пахала, работала во всю мощь. Наши старики показали в «Пристани», какие они титаны. То, что было на сцене театра в это 90-летие, это какая-то Третьяковскаягалерея театральных шедевров, Эрмитаж, если хотите. Потому что этот спектакль — сокровищница не только нашего театра, но всего русского театра, русской культуры.

— За 90 лет в театре не раз менялись художественные руководители. Как это сказывается на творческой обстановке?

— У театра есть свои циклы развития. Мой педагог в Щукинском училище и блистательная актриса Алла Казанская говорила, что проработала в своей жизни как минимум в трёх театрах Вахтангова. Сейчас прекрасно понимаю, что она имела в виду. Когда приходит новый художественный руководитель, всё меняется, но главное, чтобы не менялись культурные ценности. У каждого большого режиссёра свой взгляд на мир и своя эстетика, свой почерк, и это нормально. Наш театр очень изменился с приходом Туминаса, и слава Богу, что 90-летие пришлось на то время, когда Римас Владимирович окреп на новом поприще, когда труппа вошла с ним полностью в творческий и человеческий контакт. «Пристань» была уже не вторым и не третьим его спектаклем — и вот результат. Мне кажется, что наш юбилейный сезон — это начало мощного четвёртого театра. Радостно сознавать, что мы движемся вверх, растёт наш творческий заряд. Вы видели, как много молодёжи занято в юбилейном спектакле «Пристань». На сцене 68 человек — представители всех поколений актёров. Мы будто связаны одной нитью, такое содружество нельзя получить в разговорах в коридорах и гримёрках, оно нарабатывается только в совместной работе, плечом к плечу, в спектаклях.

— За то время, что вы работаете в театре, спектакли ставили разные режиссёры. Каковы ваши впечатления о работе с ними?

— Когда наш курс пришёл в театр — а я не одна была принята в труппу, художественным руководителем был Михаил Ульянов. Принимая театр, он сказал, что никогда не будет сам ставить спектакли. Как мудрец, он понял, что театру нужна большая режиссура, и пригласил на постановки Петра Фоменко, Романа Виктюка, Аркадия Каца и Гарри Черняховского. На всю жизнь для меня самым важным, самым значимым останется работа с Гарри Черняховским. Он дал мне старт, благодаря ему я сыграла свою первую роль на вахтанговской сцене, это была «Зойкина квартира» Булгакова. Пётр Фоменко, Роман Виктюк сделали из меня профессиональную артистку. Фоменко, у которого я играла в двух спектаклях, был для меня не только режиссёром, но и педагогом. Он научил меня не только существованию на сцене, но существованию в искусстве, взаимоотношениям с драматургией, с литературой, тому свойственному ему вкусу в выборе музыки, изобразительных средств, которые всегда присутствуют в его спектаклях. Благодаря этим людям у нашего поколения, я уверена, есть профессиональный культурный уровень и большой запас прочности.

— Почему вы выбрали именно вахтанговскую школу, театральное училище имени Щукина?

— Вы так шикарно выразились: «выбрали». Да меня туда еле-еле приняли с третьей попытки. Меня, впрочем, не принимали и в другие театральные вузы по причине того, что «нет во мне ничего актёрского». Так что кроме эстрадного факультета в ГИТИСе нигде ничего во мне не увидели. Но я занималась у бывших выпускниц Щукинского Нателлы Бретаевой и Натальи Нечаевой. Благодаря им та самая бацилла Щукинского училища во мне прорастала. Я хотела учиться только в вахтанговской школе, я интуитивно чувствовала, что это моё. Мне казалось: окончишь Щукинское, и вот оно, счастье. Вахтанговская школа была для меня большим везением, это мой главный лотерейный билет, который мне достался кровью, но я попала туда, где моё место. Мы не только прекрасно были обучены, наши педагоги учили нас и тому, как мы должны вести себя в театре, за что нужно бороться, а где нужно забывать о себе, делиться ролями, потому что нельзя сыграть всего. Я по этим заповедям живу.

— Как они вам пригодились, когда вы решили сыграть Медею?

— Я приложила очень много сил — и организационных, и актёрских, — чтобы «Медея» состоялась в театре. Нас поздравили с этой работой, которая была нами предложена, сделана, завершена, и мы никому не перебежали дорогу, никого не расталкивали локтями, мы занимались делом, и оно принесло нашей творческой группе большое счастье.

— Что вы хотели сказать этим спектаклем сегодня?

— Трагедию сейчас почти никто не играет. Мы стараемся всё больше развлечь публику. Но за последние два года в разных театрах вышло четыре «Медеи». Наверное, всех привлекла общая тема: взаимоотношения между западными, русскими людьми с людьми Кавказа. Отношения очень непростые, целый узел проблем, которые не рассасываются, а лишь усугубляются. В пьесе есть восточная женщина и европейский мужчина. Их проблема созвучна сегодняшнему времени.

— Почему вы выбрали не классическую «Медею» Еврипида, а пьесу Жана Ануя?

— С Еврипидом, с его «Медеей» я бы, наверное, не справилась, а «Медея» Ануя спустилась с котурн Еврипида, этот автор сделал возможным рассказать миф современным языком. Нам важно было напомнить людям, что мы движемся по спирали, от прошлого к настоящему и опять к прошлому. И что и в Греции, и в Колхиде, предположим, также и в Чечне, существуют законы, которые люди усваивают с молоком матери, основополагающие традиции. Когда встречаются люди такого разного менталитета, это может быть взрывоопасно. И второе: этот миф рассказывает о женщине, колдунье, этакой ведьме с Лысой Горы, о её любви и ненависти. Наш спектакль о том, как разрушилась любовь, а когда разрушается любовь, это колоссальная трагедия — весь мир рушится. Медея заплатила за свою любовь огромную цену. Она попыталась стать европейкой, попыталась сделать всё возможное, чтобы соответствовать Язону, чтобы быть таким же аргонавтом, солдатом. А он устал от сильных женщин, он хочет простого человеческого счастья. Для неё же его уход — это грехопадение, отказ от всех идеалов, отказ от прежнего пути, от всех её страшных жертв. На мой взгляд, Медея не детоубийца. Она уходит вместе с детьми из жизни и уносит с собой всё, что было Язону дорого. «Ты останешься один в этом благоразумном мире, — говорит она, — ты будешь страдать — а страдания твои начнутся с этой минуты и будут длиться до самой смерти». Она уготовила ему единственную месть — навсегда лишила его покоя.

bottom of page