«ИГРЫ ОДИНОКИХ»: ВСЁ В ПРОШЛОМ

«Игры одиноких», о тех, кому за 40, а вернее под 50. Герои нового спектакля театра им Евг. Вахтангова постепенно входят в пору осени и это более «унылая пора»,

чем «очей очарованье» от собственного отражения в зеркале. Спектакль по пьесе Нила Саймона о тех, кто уверенней оглядывается в прошлое, чем смотрит

в будущее, о тех, у кого исчерпан лимит надежд и истек срок действия мечтаний.  В «Игры одиноких» играют на Малой сцене театра. Правила игры обозначил

режиссер Михаил Цитриняк. 

…Всюду беспорядок: в декорации, в мыслях и чувствах ее населяющих. Конечно, творческий. Вырванные страницы, клочки рукописей, бумажные огрызки,

пущенные в корзину, но мимо. Сценограф Мария Рыбасова обрезала сцену до треугольника: есть в этом намек на треугольник любовный, но не равносторонний

— третья граньв нем прошлое и прошлые (любови и разочарования). Перед зрителями стены комнаты, создающие то, чего так не хватает ее обитателям,

— перспективу. Из угла в угол мечутся одинокие: овдовевший писатель и его брат, энергичный продюсер, разведенная актриса и ее суматошная подруга.

Одинокие здесь разных мастей: покинутые, покинувшие, «одиночки» по жизни и «парные», своей пары не нашедшие. Мечутся, маются, загоняют себя в угол,

забывая, что эта фигура ничем не ограничена.

Из ограничений — память и страх новых болезненных переживаний. На полу комнаты ворох отпечатанного и скомканного — прожитого, не пережитого.

«Джордж вернулся в свою квартиру, склеп, хранилище воспоминаний», — читает автор и персонаж Джордж Шнайдер (Андрей Ильин). «Все как было и все не так»

без той, кто хранила домашний очаг, той, что останется в этой комнате навсегда тенью и фотографией в черной рамке. Остыла квартира, постыло все: Джорджа, кутающегося в связанное женой пальто из верблюжьей шерсти, знобит, а светлые воспоминания не греют. Звонят из издательства, торопят со сдачей романа,

писатель отвечает, что до последней точки осталось несколько последних глав. Роман не дописан, а книга жизни автора, как ему кажется, подошла к концу,

уж он-то дошел до точки. Пьеса, а вернее сценарий Нила Саймона, лежащая в основе спектакля, носит название «Глава вторая», а потому столь неутешительный

финал героя, к счастью, оказывается ложным.

Нила Саймона частенько поминают в связке с другим популярным бродвейским автором Рэймондом Куни. Их фамилии на афишах примелькались: пьесы,

рассчитанные на самую широкую аудиторию, неизменно делают «кассу». Коммерческий успех, порой, подрывает веру в качество спектакля: театры, дескать, идут

на поводу у публики, мнящей искусство досугом суть развлечением. Вот только в чьих руках поводок? Спрос на Нила Саймона неизменно высок, и что бы там

не говорили  театральные революционеры, но именно подобные спектакли возвращают публику в театр, притом самую консервативную ее часть. Если комедии Куни тяготеют к фарсу и карнавалу, то комедии Саймона из категории человеческих. Телевизор пестрит сериалами в синтетическом жанре «драмеди» —  драма

и комедия в одном флаконе — слитые воедино по рецепту коктейля Джеймса Бонда — «Смешать, но не взбалтывать». Трагикомедии Саймона, будь то пьеса

или сценарий, отличают диалоги без пустословия, точные психологические портреты героев, и кажущиеся невыдуманными истории.  Сюжеты Саймона — житейские,

и в этой жизненности, а не жизнеподобии и есть живительная сила его пьес. «Хэппи-энд» по Саймону — это не сказочное «они жили долго и счастливо»,

но предвкушение «заплутавшего счастья». В отличие от персонажей комедиографа А.П. Чехова герои Саймона веруют, что отдохнут еще до гроба, и небу в алмазах предпочитают одну падающую звезду. «Всего конечно не будет, но хотеть нужно!», — говорит героиня Елены Сотниковой Дженнифер в пору, когда загаданное

уже должно было бы сбыться. Нил Саймон — гуманист, он не позволяет лишить героев главного — надежды. Дарит ее и зрителям. В «Играх одиноких» все по Чехову:

«Вы писатель, я — актриса… Попали и мы с вами в круговорот». Герой Андрея Ильина Джордж  становится жертвой  (это потом выяснится, что должником) своего

брата-сводника Лео (Андрей Зарецкий), вовремя подсовывающего тому «телефончик» разведенной актрисы Дженнифер. Он пишет романы, она с некоторых

пор романов избегает.  Скорбящему Джорджу не до скорых знакомств, но происходит случайность — она же счастливый случай.

Время действия пьесы — 60-е: знакомство «вслепую» по телефону с длинным проводом обретает длительную перспективу. Телефонные переговоры «одиноких» напоминают фрагменты старого фильма Самсона Самсонова «Каждый вечер в одиннадцать»: герой наугад набирает номер, знакомится с женщиной, находит свою любовь. Сцены в спектакле разделены музыкальными вставками, но диалоги ничто не оттеняет, зрителя не отвлекают. На полупустой сцене разговаривают двое,

по очереди заполняя тишину. Простые слова, короткие фразы: нет ни «красного словца» литератора, ни заученных реплик актрисы. Диалог завершит многоточие

встреч. Ну, а дальше, как в песне: «Люди встречаются, люди влюбляются, женятся» спустя две недели после знакомства, так что сводники и советчики поспешно отговаривают «молодоженов». Персонажи под марш Мендельсона  примерят свадебные наряды (не оденут, а именно прикинут на себя, ведь им не впервой), устроят медовый месяц на Барбадосе, и/но вернутся к привычной жизни. «Надо перевести часы на час назад», — скажет Джордж, и дело тут не в разнице часовых поясов,

но в разности персонажей. Они герои каждый своего романа и их жанры различны. Дженнифер желает жить полной жизнью, развлекаться, роль жены для нее

именно роль, сыгранная когда-то, но вышедшая из репертуара из-за бездарного партнера. В шкафу у героини множество платьев «на выход», но она

с удовольствием примеряет фартук, правда и футболку бывшего мужа не спешит выбрасывать. Джордж, напротив, устремлен в себя, атмосфера карнавала и новый семейный быт нервируют его. Герой терзается вопросом, что есть его новый брак, — измена или замена старому? Оба варианта неутешительны.

Ему, сосредоточенному на самокопаниях не понять энергичного и легкого на подъем брата: «Брак — не спектакль, он никогда не заканчивается. Утром проснешься — опять женат!», рассуждает он и ищет новизны, не спеша, однако, разводиться.«Ты ничего не забываешь!», — говорит Дженнифер ее подруга Фей (Ольга Тумайкина).

Вот и Джорджу мысли о покойной супруге не дают покоя. У героев  все в прошлом, оно перевешивает, тянет ко дну все надежды на счастье в настоящем и будущем.

На стенах комнаты – тени, их не стереть, не вывести. Но ужиться с ними можно. Недописанный роман борется в сознании Джорджа с ненаписанным: герой то и дело хватается за голову, сцену заполняет тревожный стук печатной машинки, затемнения «проливают свет» на из последних сил скрываемые муки героя. Кризис

не творческий, жизненный, не среднего возраста и не средней степени важности.  «Если не можешь завершить старый роман — начни новый», — жизнь Джорджа

— роман с продолжением. Он начинает  писать первую главу новой книги, и одновременно открывает «Главу вторую» книги, авторство которой ему не принадлежит. Вторая глава — глава на двоих. И если читатель/зритель сочтет эту историю счастливой сказкой, то пусть обратится к биографии Нила Саймона, лежащей в основе

этой пьесы.

В 1979 году по этому сценарию Роберт Мур снял фильм с Маршей Мэйсон в роли Дженнифер. Собственно в роли самой себя, актриса была второй женой Нила

Саймона, потерявшего обожаемую жену Жанну, умершую от рака. Начать жить с чистого листа — значит порвать с прошлым, сжечь рукопись своей жизни,

а рукописи, как известно, не горят, тлеют, подогревая воспоминания, которые хочется позабыть. Саймон предлагает поставить прошлое на полку и начать писать

его продолжение, пока еще есть время. Не то, чтобы с чистого листа, но набело, начисто, ведь черновики для нас не предусмотрены.

Михаил Цитриняк основательно поработавший над текстом первоисточника, кажется, сделал все возможное, чтобы в «Играх одиноких» играли все, т.е. соло было

у каждого. Спектакль «на четверых» состоит из двух дуэтов, в каждом  из них есть свой «ведущий», но речь не о персонажах, об исполнителях. Темпераменту Ольги Тумайкиной королевство Малой сцены кажется маловато. Ее роль с нехитрыми репликами и мизансценами затмевает целые эпизоды спектакля. Актриса не боится

ни резких жестов, ни ужимок, для самых кратких и ничего не значащих фраз находит поразительные интонации. В «Играх одиноких» она играет (не переигрывает)

то, что называется «и хочется, и колется»: Фей готова окунуться в адюльтер с Лео, но уже укутанная в простыню никак не решается на последний шаг. Выпытывает правду у любовника о его истинном к ней отношении и сама же на правду обижается. Она одинока в семье, но трусовата: «Ум с сердцем не в ладу». Полукомический

дуэт Тумайкиной-Зарецкого не то, чтобы отвлекает, скорее поддерживает мелодраматическую линию Сотниковой-Ильина, в которой писатель оказывается

артистичней актрисы, а актриса, основательнее писателя. Нил Саймон, за плечами которого премии от «Тони» (театральный «Оскар») до «Пулитцеровской»,

от «Золотого глобуса» до американской премии в области комедии, сегодня растиражирован. Трудно найти театр, в репертуаре которого не было бы его пьес,

антреприза и вовсе во многом ему обязана своим существованием. «Игры одиноких» в Москве  были популярны в театре им. Вл. Маяковского, где роль Джорджа

играл Эммануил Виторган. Спектакль хвалили, но с оговорками, дескать, не Чехов, не Шекспир, не…, не…,не… Театр по сей день числят искусством элитарным,

для избранных (по обе стороны рампы), потому, когда туда вторгаются массы, сравнимые с очередями в гипермаркетах, «избранные» воспринимают

это настороженно. А надо бы радоваться. Саймон отошлет неискушенного зрителя к Чехову, Чехов к Шекспиру и далее

по репертуару, и завьется путеводная для зрителя ниточка, и «образуется» публика, а может и образумится.

«Игры одиноких». несмотря на несколько претенциозное название, очень простой спектакль. В его основе просто хорошие актеры, простые режиссерские средства

и простая история. Милый, уютный спектакль за полтора часа сценического времени рассказывает то, на что зрители телесериалов тратят десятки часов своей

жизни. Рассказывает также спокойно и просто, словно бы памятуя, что «Она (простота) всего нужнее людям», не обращая внимания, что «сложное понятней им».