top of page

ЮЛИЯ РУТБЕРГ. РАЗГОВОР В АНТРАКТЕ

Талантливая, яркая, она - звезда сцены Театра им. Вахтангова, лауреат российских театральных премий “Чайка” и “Хрустальная Турандот” и ордена “Слава нации”. Она любима зрителями и востребована режиссёрами, она узнаваема и роскошна, хотя почему-то называет себя “девочкой с сомнительной внешностью”. Она - Юлия Рутберг.

Ваши коллеги говорят, что в работе Вы не умеете “экономить”. Что даёт силы, заставляя каждый день двигаться вперёд, даже если вопреки, наперекор событиям и настроению?
 

Прежде всего - это моя семья, потому что знаю, что я должна, что есть слово “надо”. Потом, несомненно, театр, который я бесконечно люблю, как бесконечно люблю моих партнеров по сцене. И даже тогда, когда работа с одной стороны отбирает силы, то с другой чрезвычайно наполняет тебя счастьем, потому что понимаешь - ты делаешь то, что действительно нужно людям. И это не самообман, ведь никакая сумма прописью тебя не заставит быть счастливой.
 

Вы как-то обмолвились, что актер – профессия ответственная. Когда Вы особенно остро это почувствовали?
 

Я это поняла ещё в Вахтанговском училище, а в театре произошло осознание: ты должен отвечать за то, что эмоционально сообщаешь залу. Артисты ведь медиумы, обладающие большим энергетическим зарядом, и очень важно какое “ядро” ты посылаешь зрителям, чем ты их “заражаешь”! Надо суметь заставить людей думать, сопереживать, даже плакать. Впрочем, заставить – неправильное слово. Надо искренне проживать то, что ты делаешь, и тогда зрители сами будут подключаться, а если этого не происходит, то всегда виноват артист, который плохо играет.
 

Это Вы о том, что без провала никогда не поймешь, что такое настоящий успех. Помню, Вы как-то говорили, что у Вас были потрясающие провалы. Какой запомнился больше всего?
 

“Трехгрошовая опера” в постановке Гарри Марковича Черняховского. В одном месте и в одно время собралось столько прекрасных людей, была придумана неимоверная декорация и потрясающий свет, замечательные костюмы, совмещение зонгов Брехта и оперной музыки, но в какой-то момент, словно всё разъединилось и перестало работать на одну цель. 

Почему так вышло? Трудно объяснить. Для репетиций подобная ситуация нормальна, но потом спектакль так и не “задышал”. Словно какой-то бес вселился в этот материал, его невозможно было ухватить, он всё время выскальзывал из рук. Мы из кожи вон лезли, а зал не реагировал. Получилась такая “артель напрасный труд”. Тем не менее, сейчас я могу с уверенностью сказать, что это был столь изящный провал, что на фоне некоторых сегодняшних постановок, данная “неудача” имела бы большой успех. 
 

Актеры, на мой взгляд, не просто медиумы. Они - стихия. Какая стихия Вы?
 

Вода. Но не океан, который при всем своем величии страшен, он - ловец человеческих душ, матрица. Наверное, море… Знаете, когда я впервые увидела Красное море, заглянула в его глубину, то буквально захлебнулась от восторга, потому что никогда не представляла себе, что персонажи диснеевских мультиков будут плавать под водой (смеётся). Но и не море. Я та вода, которая в постоянном движении, подобно горной реке. Умею и бурлить, и спокойно течь, и выплёскиваться.

С кино у Вас долго не было взаимного притяжения. После того, как в фильме Алексея Симонова “Отряд” в результате монтажа в кадре осталась только Ваша спина, Вы шутили, что в большой кинематограф “вошли спиной”. Когда произошёл поворот на 180 градусов?
 

Лицом меня “развернул” Евгений Гинзбург. Это была маленькая роль в его телевизионном мюзикле по рассказам Ги де Мопасана “Руанская дева по прозвищу Пышка”. Играла публичную женщину, и мне было позволено спеть два музыкальных номера и станцевать. 

Вообще я попала в такую блистательную команду людей, что теперь можно только позавидовать самой себе. Оператором на картине был младший брат драматурга и поэта Александра Галича Валерий Аркадьевич Гинзбург (работал на фильмах “Комиссар”, “Живет такой парень”, “Когда деревья были большими”, “Солдат Иван Бровкин” и др. – Прим.ред.), по-настоящему великий человек, с которым мы подружились на всю жизнь. А с Евгением Александровичем (Гинзбургом. – Прим.ред.) у нас произошла “влюбленность по собственному желанию”. Он был для меня Богом, который видел во мне абсолютно все качества – комические, трагические, музыкальные, танцевальные. Позже я снималась во всех его картинах. Невероятное везение!
 

Затем судьба свела меня с Владимиром Яковлевичем Мотылем, и между нами возникла особая, чрезвычайно уважительная связь аксакала и младенца. У Мотыля я сыграла маленькую роль в полном метре “Расстанемся - пока хорошие” по мотивам рассказа Фазиля Искандера “Дудка старого Хасана”. Мой персонаж – Аду, прислуга княгини, горбатая женщина, с усами. И это было замечательно! Так что у меня к кино нет никаких претензий. 

Потом, в 90-е, начался кошмар, и так получалось, что мне планомерно предлагали роли врачей, куртизанок или журналисток. Поэтому я абсолютно сознательно на пять лет сосредоточилась только на театре. Наверное, существует какое-то высшее предназначение в том, со мной работали прекрасные театральные режиссёры, а у кого-то их не было и нет. Так что все шансы, какие у меня были, я использовала. И это лучшая театральная режиссура ХХ века!
 

Что в тот момент Вам предлагал театр?
 

Мне очень повезло. Я “переходила из рук в руки” от Гарри Марковича Черняховского к Петру Наумовичу Фоменко, от которого попала к Роману Григорьевичу Виктюку и Аркадию Фридриховичу Кацу, а потом к Владимиру Мирзоеву, Андрею Жолдаку, Михаилу Цитриняку. Затем в театр им. Вахтангова пришел Римас Туминас.
 

В новом тысячелетии кинематограф оказался к Вам более благосклонен и щедр на роли?
 

Отчасти. Я прекрасно знакома с Павлом Лунгиным, который неоднократно говорил, что будет меня снимать, но пока этого так и не случилось, как ни случилось ни с Вадимом Абдрашитовым, ни с Александром Миндадзе.
 

Но я никогда не сетовала, как складывается, так и складывается. Да, в кино у меня было мало главных ролей, но, знаете, я же не типичное лицо героини. Для того чтобы стать героиней, ты должен быть особым, и я это прекрасно понимаю. Дело даже не только и столько в красоте, а в том, что есть женский образ, женский облик. Например, снялась в фильме “Макаров” у Владимира Хотиненко, и он весьма лестно отзывался о моей работе. Потом мне встретилась Марина Мигунова, которая предложила главную роль в своем фильме “Прощайте, доктор Фрейд!”, который в 2004 году был отмечен на кинофестивале “Амурская осень” за самый смешной сценарий и за режиссуру.
 

Думаю, что если не профессиональное сообщество, то зрители наверняка отметили и смешной сценарий, и режиссуру, и потрясающие актерские работы в картине “Кушать подано”, в которой Ваша героиня – любящая, но неверная жена, которой изменяет любящий муж…
 

У фильма интересная судьба: первые семь лет после выхода его показывали на каждый Новый год: перед праздником, во время и после. Над нами даже шутили, что мы становимся новой “Иронией судьбы” (смеётся).

При всём очаровании от предложенного материала и прекрасной совместной работы, напряжение было колоссальным! Фильм сняли фактически за две недели, смены длились по 20-22 часа! Безумный график был обусловлен тем, что собрать вместе такой превосходный актерский ансамбль на длительный срок практически невозможно. Так что на площадку едва ли не каждый день приезжали машины “скорой помощи”, потому что от переутомления буквально падали, сердце болело. Как-то у меня выдалось несколько свободных часов, и я для разрядки поехала по магазинам – накупила себе обуви и неимоверное количество подарков детям, после чего мне стало немножко легче. Знаете, состояние, когда ты ощущаешь себя машиной – страшное! Уже никаких денег не хочется.
 

По счастью, весь этот ужас рабочего процесса остался за кадром, и зрители видят исключительную легкость бытия. Например, в финале картины, есть “застольная” сцена, во время которой все смеются. Поверьте, мы не просто играли свои роли, это у нас случился психоз от усталости и нервного перенапряжения – хохотали до упада! А началось всё с того, что Маша Аронова до начала команды “мотор” бросила через стол в Сашу Балуева маслинку. Балуев “озверел” и на несколько секунд повисла, подобно грозовой туче, пауза, но потом враз началось такое безудержное веселье, что не передать. Выплеснули накопившееся напряжение. И это передаётся даже через экран!
 

Не могу не спросить о работе в телесериале “Доктор Тырса”. Полагаю, что на этом проекте напряжение было ничуть не меньше, но именно из-за ситуации, в которую попадает Ваша героиня...
 

Я люблю эту работу со всех точек зрения. На проекте собрались замечательные люди, как в кадре, так и вне его. Со многими коллегами я встретилась впервые – Михаилом Пореченковым, Сергеем Газаровым, Михаилом Трухиным, и все мне помогали. Понятно, что каждый занимался своим делом, но при этом было много человеческих проявлений, что всегда очень приятно. Я пыталась играть светло, хотя по сюжету история грустная: моей героине, известной и успешной балерине Арине Раевской, ставят страшный диагноз, после которого жизнь делится на “до” и “после”. Нужно было найти правильную интонацию, чтобы за короткий отрезок времени точно показать резкий переход от счастья, от куража в личной жизни и в профессии к тому аду, который внезапно случился, и случился без всякой середины.
 

Мы начинали снимать с самого сложного эпизода, когда Раевская прощается со сценой. Было по-настоящему трудно сразу правильно сыграть. И моя бесконечная благодарность Олегу Мазурову (исполнитель роли Филиппа Шумилова, бывшего артиста балета. - Прим.ред.), с которым мы буквально “слепились” в той сцене. Благодаря тому, что всё сыгралось определенным образом, стало понятно, в каком направлении двигаться в работе дальше. 

Совершенно изумительно отработала Юлия Сухих. Её персонаж – девочка-сирота, беременная гимнастка. Снимали сцену в больнице после ампутации, и помню, когда я открывала глаза и видела её лицо, возникала гамма чувств, и потому получилась не одна краска, а возникла радуга. Подобное невозможно срежиссировать, это контакт индивидуальностей, при котором каждый работает на общее, а не тянет одеяло на себя. Работалось легко, а на экране получилось драматично, а вот в “Кушать подано” были сплошные галеры, а вышло легко. Вот такая у нас работа – дурить людей (смеётся).
 

Во время съёмок держали в голове образ какой-нибудь балерины?
 

Майя Михайловна Плисецкая и Екатерина Максимова! Они для меня такая высота, до которой не дотянуться! Это выше балета! Вообще балет и опера – чрезвычайно сложные жанры, потому что, если в них нет души и эмоций, а только техника - ничего не получится.
 

А в актерской профессии была или, может быть, есть актриса, на которую Вы равняетесь по уровню мастерства, по отношению к работе?
 

Конечно. Их много. Лайза Минелли, Анна Маньяни и Джульетта Мазина, Фаина Георгиевна Раневская, Алиса Бруновна Фрейндлих, Инна Михайловна Чурикова... Совершенно поразительные по мощи, умные, тонкие, которые опрокидывают привычные стереотипы и по манере игры, и по тому, какие они в жизни. Для меня это всегда был повод к размышлению, но при этом чётко понимала, что есть роли, которые я не смогу сыграть или не хочу. Всегда шла вперед, а там пусть время рассудит.
 

С Инной Михайловной Чуриковой у меня сложились совершенно особые отношения. Для меня она как путеводная звезда - всем своим существом! Несколько лет мы вместе работали на Международном кинофестивале “Зеркало” имени Андрея Тарковского – она была его председателем, а я вела церемонию открытия и закрытия. Я счастлива и благодарна Инне Михайловне, в том числе, и за эти пять лет совместной работы. То, что мы периодически общаемся, она интересуется, тем, что я делаю, приходила на мой спектакль – для меня большая честь. Недавно у неё был юбилей, и она прислала мне именное приглашение. Это дорогого стоит, поверьте! Смешно, но однажды после спектакля мы сидели в кафе, общались, как вдруг нас стал фотографировать один из поклонников Инны Михайловны. Мужчина был уверен, что я племянница Чуриковой, а Инна Михайловна не стала его разубеждать (смеётся).
 

Могу только догадываться, какого напряжения Вам стоили роли Фаины Раневской или Анны Ахматовой. К тому же заведомо было понятно, что данные работы будут особенно пристально смотреть и обсуждать. Долго раздумывали, получив приглашение?
 

На роль Ахматовой меня пригласили даже без проб. Всего две сцены. Однако сразу поставила условие, что буду играть Ахматову только с точки зрения внешнего подражания через картину Натана Альтмана (русский и советский живописец, художник-авангардист, скульптор. – Прим.ред.), на которой Анна Андреевна изображена в синем платье. Мне сшили похожее платье, сделали такую же прическу, но в самой работе речь, разумеется, не шла о портретном, физиогномическом сходстве – это был флёр, ракурсы и только. Мне было важно донести мысль.
 

Что касается роли Фаины Георгиевны в сериале “Орлова и Александров”, то это был ад! Знаю, что на эту роль пробовалось много актрис, но режиссёр Виталий Москаленко выбрал меня. Он был соавтором сценария, и мы с ним много обсуждали, что нравится в материале, а что нет. Виталий Николаевич не просто услышал меня, а помогал мне и даже как-то оберегал, потому что сам относится к Раневской чрезвычайно трепетно, и ему было важно, что мы будем делать. В один момент он сказал самую главную вещь: “Я хочу, чтобы ты её защитила”.
 

Неужели Фаину Георгиевну надо защищать? От кого? От чего?
 

Безусловно! Да, её обожают, бесконечно цитируют, но при этом, что ей приписывают? Какие-то невероятные истории, какие-то непонятные изречения. Буквально превращают в коверного! Мы не могли этого допустить. Роль далась архисложно: в первый съёмочный день, после команды “камера-мотор”, я не могла произнести ни слова! У меня началась истерика, режиссёр испугался, никто не знал, что делать. Я попросила десять минут, во время которых мысленно обратилась к Фаине Георгиевне, и мы поговорили.
 

Она Вам что-то ответила?
 

Оставила в покое. После этого сериала мне часто звонили с подобными предложениями, но нет, больше я не соглашалась играть Раневскую ни в кадре, ни на сцене. Я не возьму на себя право “отвечать в стране” за Фаину Георгиевну.
 

В Вашей фильмографии есть фильм “Четыре возраста любви”. Как Вы считаете, сколько у любви возрастов, и какой для женщины самый сложный или самый важный?
 

Вспомните, к примеру, Александра Сергеевича Пушкина и его ранее стихотворение о любви, которое он написал в 14 лет, когда был абсолютно разочарован во всём и, как ему казалось, настолько умудрен опытом, что ничего больше познать уже не мог. Но, если углубиться, то с годами он всё больше и больше очаровывался. В разные годы ты ценишь любовь по-разному, по-разному относишься. И цвет любви разный, и наполнение иное. Как мне кажется, те, кому не ведомо, помимо страсти, подлинное чувство любви, по определению другие. Жить без любви – это наказание, а может быть, расплата за грехи предков.
 

Достоверно воплотить персонажа в кадре сложно, а вне кадра ещё сложнее. Вы много работаете на озвучивании документальных, публицистических и мультипликационных фильмов. Например, Вашим голосом говорит мама-курица в мультфильме Гарри Бардина “Гадкий утёнок”…
 

Говорит и напевает! Когда твой единственный инструмент только голос, то всё зависит от мастерства режиссёра, тем более нередко приходится работать даже без изображения. Вообще люблю озвучивать мультики, и мне неимоверно повезло с прекрасными мультипликаторами. Вот у Михаила Аладшина в мультфильме “Бессмертный” из цикла “Гора самоцветов” моим голосом говорят 17(!) персонажей. Я была главным героем Немурумом, мальчиком, который отправился на поиски страны, где никто не умирает, его невестой, стариком, мамой, оленем, птичкой, автором… Последним в списке персонажей на озвучку оказался тигр, причем тигр беззубый!
 

Как искали в себе беззубого тигра?
 

Это вдохновение! Потому что, когда имеешь дело с талантливым человеком, у тебя появляются какие-то дополнительные возможности. Работая, хохотали неимоверно: причавкивали, причмокивали, шепелявили. В итоге грозный зверь у нас получился смешным и трогательным. И, слава Богу, что тигр был последний в списке, потому что в тот момент у меня катастрофически сел голос, но этой большой полосатой кошке мой сип пошёл только на пользу (смеётся).  
 

К вопросу о вдохновении. Знаю, что однажды был спектакль, в котором Вам помог сам Мольер…
 

Было такое. На спектакле “Амфитрион” Владимира Мирзоева. Мои партнёры Серёжа Маковецкий, который играл Амфитриона, и Володя Симонов, чей персонаж Созий, слуга фиванского полководца, – это два совершенно невозможных хулигана (смеётся), с которыми у нас одна “театральная мама” - Алла Казанская. 

Хоть “Амфитрион” и комедия о супружеских взаимоотношениях, но в монологе моей Алкмены нет ничего смешного. В один прекрасный вечер я, как обычно, начинаю говорить о том, как ждала мужа, а Симонов и Маковецкий решили меня “расколоть”. Стоят и что-то там шебуршаться на сцене, чешутся, словом, валяют дурака и при этом имеют большой успех у зрителей: хохот в зале стоит невозможный, а я никак не могу понять, в чём дело. А они, ну, просто Михаил Чехов и Евгений Вахтангов, оказывается, испытывают меня. Когда мне это безобразие надоело, то строго их предупредила, если не прекратят, я отвечу и отвечу прямо на сцене. Они только похихикали и продолжили. 

И тут со мной произошла какая-то абсолютно мистическая вещь: я повернулась и, глядя в глаза Володи, сказала: “Мой милый Созий, подойди ко мне, ты видно выпил или не в своем уме, тебя сейчас примерно накажу, перебивать ты смеешь госпожу!”. Как это получилось, право слово, не знаю! Чистой воды импровизация, не было никакой заготовки, чтобы вот так взять и “выдать” экспромт в стихах в ритме Мольера. После этих слов у Володи Симонова вытянулось лицо, и он просто ушёл со сцены (смеётся).

Думаю, что это не единственная подобная история в вашей биографии…
 

Настоящий театр – это замечательно и никогда не скучно. И, как нас учил Петр Наумович Фоменко, накладка – божья благодать. Потому что, когда идёт повтор-повтор-повтор, артист начинает работать с ленцой: он уже все знает, знает, как реагировать. А когда накладка, то надо здесь и сейчас, на глазах у изумленной публики принимать решение, выкручиваться из создавшейся ситуации. И вот это бесценно, потому что сразу становится понятно, кто артист, а кто статист!
 

В начале нынешнего сезона у Театра им. Вахтангова были большие гастроли в Уфе, а я как нарочно заболела - жуткий бронхит. На спектакле “Крик Лангусты”, где играю Сару Бернар, у меня начался не просто кашель, а припадок: минуты три ни слова не могла сказать, а мне “умирать” надо. И в какой-то момент я запретила себе кашлять, упала и замолчала. При этом внутренне я не перестала задыхаться, но просто приказала организму прекратить.

У нас, в Вахтанговском театре есть такая прибаутка: “Всё что угодно, лишь бы весело”. Отнюдь не потому, что все хотят беспрестанно веселиться, просто если скучно и уныло, то никому, ни с одной, ни с другой стороны это не надо. Это как “просиживать штаны”. И когда ты, взрослый человек, понимаешь, что являешься участником, соучастником, а ещё и заложником этой ситуации, то беда! Думаю, каждый должен через это пройти, просто затем, чтобы понимать. 

Вообще, мне кажется, что надо строже к себе относиться, научиться внимательно смотреть в зеркало. Ведь зеркало не только для того, чтобы любоваться своим отражением, оно ещё и помогает увидеть себя со стороны, оно как “третий глаз”, который показывает, что ты из себя представляешь. Почему я с таким удовольствием езжу со своими сольными программами? Тысячный зал, который нужно суметь “взять”, а я час сорок пять минут на сцене одна, и это очень мощная школа для меня. Правда, всегда со мной на сцене виртуозный пианист Алексей Воронков.
 

Как же “взять публику”?
 

Предлагаю зрителю пойти со мной! Вперёд! Занимаюсь делом, а уже потом нужно анализировать, что получилось, а что нет. Надо не опускаться до зрителя, а поднимать его за собой. И тогда даже за пять минут до конца спектакля у тебя есть возможность “взять зал”. Ты должен пройти свой путь, и никто не знает, в какой момент к тебе присоединятся люди.
 

Как появились эти сольные программы?
 

Театральный проект спектакль-кабаре “Вся эта суета” (режиссер В.Иванов. – Прим.ред.) – это моя инициатива, а сольная поэтическая программа “Послушайте” и “Кабаре Бродячая собака” появись благодаря телеканалу “Культура”. Меня насильственно сделали счастливой (смеётся).  Важно, когда люди с удовольствием слушают слово, стихи. Для кого-то они как сладость, десерт, а кто-то впервые открывает для себя поэзию Павла Когана, Наума Коржавина, Игоря Северянина, Роберта Рождественского, Булата Окуджавы, Анны Ахматовой, Николая Заболоцкого. Я читаю те стихи, которые люблю и которые стали частью моей жизни. Началось всё с детской книжки “Глупая лошадь” Вадима Левина - долгие годы она была моей настольной книгой. А все мы родом из детства.

 

bottom of page